Толкание локтями. Почему в России бизнес не вкладывается в науку 

газета "Санкт-Петербургские ведомости" №163 от 03.09.2019

Ученым и бизнесменам сложно стать единомышленниками - это в прошлой нашей тематической полосе проиллюстрировал ведущий сотрудник академического института. На сей раз наш собеседник - академик, а организация, в которой он работает, - пример того, как наука проявляет деловую хватку. Продукцию научно-производственной корпорации «Механобр-техника» закупают 27 стран, а ее научный руководитель Леонид ВАЙСБЕРГ в этом году стал лауреатом премии правительства Петербурга в области науки и техники - «За создание инновационных машин и агрегатов, работающих в условиях интенсивных вибраций». Эти машины работают в горно-обогатительной отрасли, металлургии, химических производствах и строительной индустрии. Впрочем, и при изготовлении чашечек Императорского фарфорового завода тоже используются вибрационные устройства «Механобра».  

- Леонид Абрамович, что такого в ваших машинах, что их покупают США, Европа, Япония, Китай?

- Когда речь идет о таких сложных технологических линиях, как наши, в них всегда есть несколько ключевых идей. Что такое вибрация, знают все, но, как правило, говорят о ее вредном влиянии. А она способна демонстрировать и фантастические полезные эффекты.

Вот лежит веревка. Одной только вибрацией можно поставить ее вертикально, будто это жесткий прут. Можно заставить предмет, который тяжелее воды, всплывать, а песок - подниматься снизу вверх, нарушая законы гравитации.

У меня когда-то была публикация про то, как ведут себя песочные часы на вибрирующем столе. Вот песок сыплется, время отмеряет. Но при определенном режиме колебаний можно ускорить течение песка, можно его замедлить или вообще остановить. Образно говоря, вы временем управляете, хотя, конечно, это не так.

Меняя режимы вибрации, можно из общей массы сыпучего материала отсеять нужные вам частицы: по размеру, удельному весу, форме.

Видели когда-нибудь на поверхности фарфора крошечные черные точки, брак? Когда предварительно измельчают сырьевые материалы, в них оказываются и микроскопические частички железа, при обжиге они и дают эти черные точки. Мы создали оборудование, которое помогает из будущей «фарфоровой» массы выделять эти частички. Есть у нас целый набор и других машин для подготовки фарфорового сырья, мы рады, что ими успешно пользуется Императорский фарфоровый завод. И мы с гордостью пишем об этом на своей странице в соцсетях: «Мы участвуем в производстве известного брендового фарфора».

То есть, занимаясь наукой, создавая на этой базе новые технологии и машины, мы не забываем их активно и правильно рекламировать, стремимся увеличивать продажи. Вот недавно поставили партию оборудования на предприятие «Алроса» в Якутии, где алмазы добывают. В соцсетях популярно объясняем: «Наши сепараторы выделяют из тонн руды алмазы для прекрасных дам».

Предприятий, с которыми мы сотрудничаем, наверное, сотни. Горные комбинаты и металлургические заводы, производители щебня, цемента, железобетона, других строительных материалов, химия, фармацевтика.

- В девяностые в новых экономических условиях ваша организация, тогда научный институт, не растерялась. Почему у одних получилось, а у других нет?

- Три года назад мы праздновали свое 100-летие. Фарфоровый завод выпустил для нас памятную тарелку с видом Стрелки Васильевского острова, на ней был наш логотип и надпись: «Были и остаемся на Васильевском». Это наше историческое место: в 1916 году наши отцы-основатели здесь обосновались, - ни они, ни мы никогда и никуда не перемещались.

В девяностые годы было увлечение приватизацией, в том числе научных предприятий. Разные структуры скупали акции институтов, потом с научных коллективов требовали арендную плату за некогда их здания - и многие разорялись.

Напротив нас располагался знаменитый ВАМИ, Всесоюзный алюминиево-магниевый институт, наш постоянный партнер. Он создал всю алюминиевую промышленность Советского Союза, сейчас эта промышленность в частных руках, бывший институт - тоже. Когда-то было три тысячи человек, сейчас - по сути, отдел (и это положительный пример, в основном-то институты исчезли). Правда, когда-то и «Механобр» был империей, в которой работали 2,5 тысячи человек. Сейчас нас 300. Но производительность труда раз в 5 - 7 выше в сравнении с советским периодом.

Мы считаем важным, что, выживая, не растеряли нашу серьезную науку. Много вы назовете предприятий, где есть заместитель директора по научной работе, научный руководитель, фундаментальная лаборатория?

Научных публикаций в последние годы у нас больше, чем у некоторых академических институтов: в свое время нас этому убедительно «научили». В 1929 году в «Торгово-промышленной газете» (а это был печатный орган Высшего совета народного хозяйства СССР и РСФСР) вышла карикатура - «Механобр» в образе скупого рыцаря. И подпись примерно такая: «Организация давно закончила десяток опытных работ по обогащению полезных ископаемых, но ни одной из них не опубликовала».

На следующий день директора сняли. У нас и сейчас по институту копии той газеты 90-летней давности висят.

Публиковаться важно: так ты пропускаешь свои идеи через мировых экспертов. Говорят, иностранные научные журналы отвергают статьи российских ученых. А мы пригласили главного редактора очень известного в нашей области научного журнала, он прочел лекцию, провел мастер-класс - последние три года наши статьи регулярно появляются в самых рейтинговых изданиях.

Но мы не научный институт, и за статьи деньги нам не платят. Наши технологи создают на основе нового изученного эффекта машину или технологию - вот уже это мы превращаем в рыночный продукт.

Жесткое планирование научных результатов, особенно на стадии поиска, фундаментальных исследований есть глупость... И ставить плановое задание по научным публикациям - профанация.

- У науки и бизнеса порой интересы перпендикулярные. Науке нужно время «на подумать», бизнес ждать не любит. Но ведь и Минобрнауки не очень терпеливо: трясет с научных организаций статьи, никакой тебе свободы научного поиска.

- Жесткое планирование научных результатов, особенно на стадии поиска, фундаментальных исследований есть глупость. Планировать можно прикладные исследования. Эффект, например, уже открыт, нужно просто перебрать варианты: а что если поменять давление, температуру, силу тока? Тогда можно составить график экспериментов, в том числе вычислительных, опытных работ и требовать отчет к условному 1 октября.

Но если вы ставите такую задачу перед фундаментальной наукой - это смехотворно. И ставить плановое задание по научным публикациям - профанация. В свое время было принято так: есть результат - публикуешь; нет - работаешь над тем, чтобы его получить, но никогда не было и быть не может «к 1 октября вынь да положь три статьи».

Три статьи написать достаточно просто: одну полноценную делишь на три части. Но это уже не наука. Ставя плановые показатели фундаментальной науке, ученых заставляют «химичить».

Мы делаем так. Покупаем научное оборудование и говорим молодым ребятам, нашим сотрудникам: экспериментируйте. Никто не отмечает, во сколько они на работу пришли, никто их не дергает. Просто в течение месяца они должны внятно сказать, чем занимаются и что ожидают получить. Сидят себе за компьютерами, в лаборатории - и вдруг приходят и говорят: «Смотрите!». И ты, открыв рот, наблюдаешь какой-то новый эффект, иногда он тоже связан с вибрацией.

Недавно обнаружилось, что можем показать себя в области, где никогда не думали оказаться: аддитивные технологии. Это когда деталь получаешь, не отсекая лишнее, а выращивая ее. Оказалось, мы можем готовить очень качественные порошки для таких технологий: отсортировывать по разным фракциям по крупности, отделять частицы нужной формы.

- Возвращаясь к «профанации». На нее жалуются во всем научном мире, однако не отказываются: сетуют, что лучшего способа измерять «эффективность ученых» не придумано.

- Да, увы, пока не предвижу в этом каких-то перемен. Но каждый руководитель в науке, каждый ученый, имеющий учеников, должен очертить вокруг себя некий круг здравого смысла и в нем навести порядок.

И государство не должно мыслить так: вот тут у нас промышленность, тут сельское хозяйство, тут медицина, а вот тут наука... Наука - это всеобщий локомотив, она самодостаточна, она не может быть «в ряду прочих занятий», потому что каждый серьезный научный прорыв и превращение его в технологию меняют общественный уклад.

Когда человек камень привязал к палке, это было первое научно обоснованное решение: так работать эффективнее.

А через тысячелетия Иван Ползунов и Джеймс Уатт независимо друг от друга изобрели паровую машину - и случилась первая промышленная революция, рухнуло феодальное устройство, потому что понадобились рабочие, которые могут производить машины машинами же...

У нас финансирование науки сегодня все же перекошено. Говорят: «Государство должно науку финансировать». Оно финансирует, причем не так плохо. Плохо то, что финансирует только государство. Подключился бы активно бизнес, была бы совсем другая картина. Очень многие прорывные вещи в мире создаются в лабораториях крупных корпораций: полупроводники, например, миру дал не академический институт, а фирма «Белл».

- Почему там бизнесу интересно вкладываться в науку, а у нас нет?

- Тут мы должны уточнить, что в такой постановке вопроса говорим только о прикладной науке, близкой к реальным секторам экономики.

Мне кажется, истоки этого в том, как у нас происходила приватизация: появились монопольные системы бизнеса. Кто конкурент Ростеху? РЖД? Сырьевым компаниям?

А зачем монополисту заниматься наукой? Наука нужна, если ты продаешь свое изделие за 100 рублей, и вдруг кто-то начинает предлагать лучшее и за 90, вот тогда бизнес хватается за голову и думает, как бы сделать за 80.

Для инновационного развития нужна высочайшая степень конкуренции. На каком-то этапе создание госкорпораций было нужно, потому что приватизация шла с перекосом, предприятия сползали не в те руки, надо было их вернуть, особенно оборонно-промышленный комплекс. Но, может, пришла пора снова пустить в эти сферы частный капитал, провести некоторое разгосударствление?

Нужно, чтобы появилось «толкание локтями». Пока этого нет, будет стоячее болото, где очень комфортно жить только монополистам. Так было, кстати, в СССР: очень мощная наука, из которой мало что шло в обычную жизнь. Потому что - а зачем? Вот «Уралмаш» делал тяжелую технику, иногда для порядка по указанию «сверху» внедрялось какое-нибудь улучшение. Выгоды все равно никакой, разве что премию выпишут.

Я понимаю и государство, которое не сворачивает какие-то не очень эффективные направления: 10 тысяч человек без работы не оставить. Но, вообще говоря, это напоминает инъекцию в протез. Надо бы так: первое время финансово поддержать, а дальше, ребята, учитесь конкурировать и зарабатывать, если вы считаете себе реальной прикладной наукой.